“Дома нет места свободной русской речи,
она может раздаваться инде,
если только ее время пришло.
Открытая, вольная речь — великое дело;
без вольной речи — нет вольного человека.
Недаром за нее люди дают жизнь,
оставляют отечество, бросают достояние.
Открытое слово — торжественное
признание, переход в действие.
Время печатать по-русски вне России,
кажется нам, пришло”.

ИСКАНДЕР (АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН)
Лондон, 21 февраля 1853

Репортаж из хтони

Я полюбил стихи Иртеньева сразу, точнее со второй строчки первого прочитанного стихотворения. Это было так давно, что теперь те времена кажутся эйфорическими. Они обещали свободу, и стихи были им под стать:

Люблю Чайковского Петра! Он был заядлый композитор, Великий звуков инквизитор, Певец народного добра.

Меня выбил из колеи искусно использованный эпитет, прилагательное, которое ставит подножку здравому смыслу и запрещает автоматическое восприятие, убивающее поэзию.
“Заядлый композитор” стал одним из первых героев персональной мифологии Иртеньева. Несколько десятилетий и две дюжины книг спустя эта галерея расширилась до музея, где можно без конца бродить и знакомиться.
Но самый интересный в этих залах — автор. Он в каждом сборнике, если не стихотворении, примеряет новые маски и все они прирастают к стихам так, что не оторвать. Ухарь, рубахапарень, ботаник, матерщинник, патриот, клеветник, стоик, киник, любитель пасторалей, современник, Зоил и Ювенал.
Устраивая богатый маскарад, Иртеньев прячет себя и пафос.
В этом — высокая цель иронической поэзии. Она остраняет взгляд читателя, делает явное тайным, открывает второе дно и учит недоверию к банальному и вышестоящему. Традиция таких стихов ведет от “Онегина” к нашему поколению с такими мастерами лирического сарказма, как Бродский, Лосев, Цветков, Гандлевский.
Иртеньева и в этой компании выделяет собственная манера, идиосинкратическая, как почерк. Он часто пишет сюжетные стихи — с историей и выводом. Но это не хроника повседневности, а ее карнавализованный портрет, высеченный на монументе, а не напечатанный в газете. При этом в каждом опусе жгуче актуальная реальность подвергается возгонке до высшей степени напряженности. Прочесть последнюю строку — как снять чеку. Бемц, и граната разорвалась:

Идет страна моя ко дну Со мною заодно, А мне обидно за страну И боязно за дно.

Новый сборник кажется репортажем из “хтони” и неслучайно упоминает в названии алфавит. Воспользовавшись чужой формой, с помощью азбуки Иртеньев придает смехотворную видимость порядка тому бесформенному хтоническому болоту, что обрекает на хаос знакомый мир, который высмеивает и оплакивает поэт:

Где темным-темно веками, Где не слышен божий глас, Где лишь банька с пауками Да и та в три года раз.

Александр Генис, Нью-Йорк

От автора

Обычно после выхода очередного сборника, следующие стихи я помещаю в специальную папку на рабочем столе моего компьютера, и там они просто сами собой располагаются в алфавитном порядке. Как правило, они не подчинены какой-то общей идее, не выстроены по датам, не объединены в какие-то циклы.
Единственное, что их связывает — это первая буква стихотворения. Для меня всегда проблема придумать название для своей новой книжки. Долгое время, начиная с первой, все эти названия состояли из двух слов. С годами фантазия иссякла, поэтому я решил не мучатся, а просто без затей озаглавить этот сборник “Азбука хтони”. Хтони, в которую мы погружались, в которой
жили. Из которой нам предстоит выбираться…
Мне кажется, что алфавитный порядок, для человека, сорок лет кормящегося за счет написания разных букв, является основополагающим.
В некоторых стихах содержится ненормативная лексика.
К сожалению, Хтонь описать, полностью оставаясь в тесных рамках нормативной, невозможно. Да и зачем? Автор, однако надеется, что к выходу следующей книги ситуация улучшится, и ему удастся вновь предстать перед читателем в своей первозданной чистоте.