А. Кучаеву

Как-то утром за обедом
     засиделся я с соседом,
Что живет со мною рядом
     на другом конце страны,
Был сырой осенний вечер
     зимней скукою отмечен,
Но вплетались краски лета
     в синь зеленой белизны.
Не в преддверье ли весны?

Помню, темой разговора
     были тезы Кьеркегора
И влияние кагора
     на движение светил.
Нить беседы прихотливо
     извивалась и на диво
Обстановка климатила
     и сосед был очень мил —
Он практически не пил.

Словом, было все прекрасно,
     но, однако, не напрасно
Я от тяжести неясной
     все отделаться не мог.
Тишину моей гостиной
     вдруг нарушил очень длинный
И достаточно противный
     электрический звонок.
Кто вступил на мой порог?

Кто же этот гость нежданный,
     что с настойчивостью странной
В этот вечер столь туманный
     нарушает мой покой?
Это кто возник из ночи
     и на кнопку давит очень?
Неужели на мерзавца
     нет управы никакой?
А милиция на кой?!

Звон меж тем раздался снова.
     — Что за наглость, право слово?! —
И нахмурив бровь сурово,
     повернул я ключ в замке.
Предо мною на пороге
     неулыбчивый и строгий
Вырос странник одинокий
     в старомодном сюртуке
С черной птицей на руке.

Позабытые страницы
     мне напомнил облик птицы,
Утлой памяти границы
     вдруг раздвинулись на миг,
Вспомнил я: все это было —
     „…мрак, декабрь, ненастье выло…“
И как будто из могилы
     доносился хриплый крик,
Вызывавший нервный тик.

Уловив мое смятенье,
     он шагнул вперед из тени:
— Извините, вы Иртеньев?
     У меня к вам разговор:
Мой кисет, увы, непрочен,
     а табак дождем подмочен,
Что вы курите, короче?
     Я ответил: — „Беломор“.
— Боже мой, какой позор, —

Прошептал он с возмущеньем
     и, обдав меня презреньем,
Устремился по ступеням
     темной лестницы во двор.
Хлопнув дверью что есть мочи,
     из подъезда вышел прочь он
И исчез. Но с этой ночи
     не курю я „Беломор“.
Никогда. О, nevermore!

1979