Каждому свое

Все реже пользуюсь трамваем,
Все чаще пользуюсь такси,
Я стал настолько узнаваем,
Хоть маску черную носи.

Пятнадцать лет уж минет скоро,
Как вознесен людской молвой,
Через моря, леса и горы,
Несу высокий рейтинг свой.

Знать суждено мне терпеливо
Влачить свой жребий до седин.
„Быть знаменитым некрасиво“, —
Тут как-то написал один.

Сказал неплохо, спора нету,
Тут дело ясно и ежу,
И все же, как поэт поэту,
Ему на это возражу:

Хоть и похвальна скромность ваша,
Хоть и оплот морали вы,
Но тут не правы вы, папаша,
Тут вы, папаша, не правы.

Потому что у неизвестного человека кто бы стал брать автограф. А у меня только так. В хороший день до десятка доходит. Бывают, правда, и неудачные. Помню, как-то три часа в метро по кольцу катался, хоть бы одна сволочь попросила. В конце концов, не выдержал, подошел к какому-то мужику.

— Извините, — говорю, — мужчина. Можно, я у вас на газетке распишусь?

Он на меня дико так посмотрел.

— Это еще зачем?

— Ну так, — говорю, — все-таки память какая-то останется. Не каждый ведь день меня в метро встретишь.

— Да, — говорит он, — не каждый. И уже одно это, поверьте, придает силы жить.

Вот такой нехарактерный эпизод, который лишь оттеняет общую картину, придавая ей достоверный объем.

Но, как говорится, нет пророка в своем отечестве. Среди домашних я, несмотря на всенародную известность, совершенно не пользуюсь заслуженным авторитетом. Они, видите ли, считают, что у меня руки вставлены не тем концом. Да, действительно, я не в состоянии сколотить табурет или отремонтировать электросоковыжималку. Зато ловко вкручиваю лампочки и умею ходить в прачечную. Кроме того, в армии я насобачился пришивать подворотнички, и без единой морщинки заправлять койку. Так что, если завтра грянет Третья Мировая война, мы еще посмотрим, кто кого. Починять же бытовые приборы мне вовсе необязательно. Для этого существуют совсем другие люди или „настоящие мужчины“, по выражению моей жены. А я их ненавижу, потому что нельзя любить людей, которыми тебе постоянно тычут в глаза. Интересно, достают ли их жены, что они не пишут стихов. И вообще, каждый человек должен делать то, что он умеет и любит. И не хвататься за то, что не умеет и ненавидит. Самое главное — вовремя определить приоритеты. Иногда на это уходит вся жизнь. Мне повезло. Со своими я определился еще в детстве. Хотелось бы в заключение сказать теплые слова о человеке, которому я этим обязан.

Невольно вспоминаю Николая
Петровича, учителя труда,
Он, сам того нисколько не желая,
Привил вперед на долгие года

Мне ненависть такой высокой пробы
К общественно-полезному труду,
Что могут испытать лишь юдофобы,
Узревшие давидову звезду.

Явившись в класс наутро после пьянки
И волю дав трясущимся рукам,
Он раздавал тяжелые киянки
Трясущимся своим ученикам.

По детским пальцам ею попадая —
А это деревянный молоток, —
Всей кожей ощущал уже тогда я,
Насколько будет мир ко мне жесток.

Склонясь в халате синем над тисками,
Я твердо знал, предчувствуя судьбу,
Что мне свой хлеб не добывать руками,
Пахать придется на чужом горбу.

На нем же въехать в райскую обитель
Мне суждено, когда настанет срок,
Прими же благодарность, о учитель,
За твой когда-то данный мне урок,

Что не служил я ямщиком на почте,
Что тяжкий молот выше не вздымал.
Твой прах истлел на алкогольной почве,
Но ты судьбу мою не поломал.

Ты мир духовных мне открыл сокровищ
И сам того не ведая тогда,
Простой советский Николай Петрович,
Учитель ненавистного труда.