Пышноволосая птица юности

Окончательно и бесповоротно я убедился в существовании Америки сравнительно недавно, будучи уже вполне оформившимся человеком. Случилось это в апреле месяце одна тысяча девятьсот девяносто первого года. Именно тогда, в составе группы из довольно потрепанных жизнью, видавших виды людей, именуемых молодыми поэтами, я прибыл на иллюзорный континент — представлять искусство новой демократической России в рамках соответствующего фестиваля. Даже стоя в длинной очереди вновь прибывших в аэропорту JFK, я до конца не был уверен, что нас не дурят. Сомнения укрепились при виде здоровенного черного полицейского. Что Америка страна негров и полицейских, мне было известно с детства. Поразило то, что эти два качества можно, оказывается, совмещать в одном лице.

Следует признать, что Америка моего детства и юности была удивительной страной. Во главе ее традиционно стояли поджигатели войны. Впрочем, они эту войну не только поджигали. Кое-где, например, они пытались ее развязать, а где-то и вовсе развязали. Причем с помощью своих марионеток. Заправляли всем этим реакционные круги. Сами заправилы, судя по карикатурам Бориса Ефимова, отличались неестественной полнотой, носили цилиндры и нечеловеческих размеров запонки с изображением доллара. Но была, слава Богу, и другая Америка. Она состояла из простых американцев или людей труда, что практически одно и то же. Люди труда, напротив, отличались завидной поджаростью, одевались же исключительно в комбинезоны, из-под которых выглядывали клетчатые рубашки с грозно закатанными рукавами. Венчала простого американца, как правило, бейсболка в отличие, к примеру, от простого француза, у которого для этой цели имелся берет.

Все свое свободное время люди труда проводили в классовых битвах. При этом сплошь и рядом прихватывали и рабочее. Классовая битва в рабочее время называлась забастовкой, не путать с традиционным советским перекуром. Естественно, борьбу рабочего класса за лучшую долю кто-то должен был возглавлять. На профсоюзы в этом смысле особо надеяться не приходилось, поскольку они в Америке были тесно связаны с упоминавшимися выше реакционными кругами. Борьбу поэтому возглавляли американские коммунисты. Вождями американских коммунистов были два товарища — товарищ Генри Уинстон и товарищ Гэсс Холл, видные, как утверждала наша печать, деятели международного коммунистического и рабочего движения. Кто-то из них, помнится, был негр, а кто-то слепой. Хотя возможно, что один из них был просто слепой негр, как, например, Рэй Чарлз или Стиви Уандер. Хотя, возглавь эти двое коммунистическое и рабочее движение, двигалось бы оно, уверен, куда веселей и уж, во всяком случае, ритмичней. Надо сказать, что выглядели товарищи Холл и Уинстон для революционеров довольно заурядно, и до Фиделя с Че было им по части имиджа, как Монголии до Китая.

В общем, к концу шестидесятых интерес населения нашей страны к героической борьбе американского пролетариата угрожающе приблизился к нулевой отметке. И тут судьба преподнесла советским гражданам щедрый подарок. 22 декабря 1970 года на революционном небосклоне ярко засверкала новая звезда — Анджела Дэвис. Молодая чернокожая коммунистка, по профессии университетский преподаватель, загремела в тюрьму по обвинению в убийстве судьи. Штука, согласитесь, серьезная. Чистая, вообще-то говоря, уголовщина. Зато романтично. Это вам не флагом махать. Плюс фактура у прекрасной разбойницы оказалась завидная. Высокий рост, фигура типа зашибись и, разумеется, роскошная куафюра. Много позже в нашем лексиконе появилось слово „афро“, а тогда пышная шапка торчавших во все стороны волос моментально получила имя своей роскошной обладательницы.

По всей стране прокатилась волна митингов в защиту Анджелы. Пионеры завалили Белый Дом мешками писем. Матери нарекали новорожденных непривычным для наших широт именем. Особенное распространение этот почин получил на Украине, где тяга к прекрасному традиционно была сильнее, чем в среднем по Союзу.

В конце концов обвинение в убийстве с Дэвис сняли. Отбыв пару лет, она вышла на свободу и стала неизменным участником различных международных посиделок борцов за мир, а в 1976 году получила в этой почтенной номинации Международную Ленинскую премию. В промежутке она приняла участие в президентских выборах 1972 года, где на пару с тем же, кажется, Холлом, баллотировалось на должность вице-президента. Дерзкая затея не проканала, консервативные избиратели предпочли менее экзотический тандем. А потом подкатила перестройка, и стало нам совсем не до Анджелы.

Попутно начал меняться в общественном сознании и образ ее многострадальной родины. Оказалось, что идеи Маркса-Энгельса-Ленина американы в большинстве своем видели в гробу, а на баррикады вовсе не стремятся, предпочитая этому активному досугу барбекю и свой, столь непохожий на наш, футбол. Выяснилось, что и рабочего-то класса у них толком нет, зато есть средний, замолачивающий ломовые бабки, разъезжающий на классных тачках и поглощающий в неимоверных количествах бигмаки с шоколадными батончиками „Баунти Райское Наслаждение“.

А саму Анджелу Дэвис во время той исторической поездки мы совершенно неожиданно встретили. Если быть честным, то не я сам, а наш товарищ поэт Саша Еременко. Он привез с собой выставку произведений, созданных руками советских заключенных, — картины, мелкая пластика из хлебного мякиша, всевозможные поделки и пр. Эта выставка должна была быть развернута в знаменитой сан-францискской тюрьме „Алькатрас“. Там-то Саша и познакомился с высокой располневшей черной леди, занимавшей должность местного воспитателя. Особенного диалога не получилось по причине непреодолимого языкового барьера. С тех пор о пламенной революционерке сведения до меня не доходили.

…Где-то ты сейчас, Анджела, пышноволосая птица моей юности?