Какое время было, блин!

Из всех мало-мальски знакомых мне людей в день смерти Леонида Ильича плакал только один — мой одноклассник Вова Соколов. Вова был архитектор и работал в ЦНИИЭП чего-то там, кажется, зрелищных предприятий. Авторскому коллективу, в который он входил, обломилась сказочная халтура — проектировать мемориальный комплекс на Малой земле. По всем законам светила нашим зодчим Государственная премия. Коллектив пребывал в радостном волнении. Вова, в одежде, по крайней мере, отличавшийся явной левизной, даже прикупил по этому поводу первый в жизни галстук, надеясь лично поручкаться с дедушкой в Георгиевском зале. Но жизнь, как говорится, рассудила иначе. И Вовина искренняя слезинка влилась в безбрежную реку народной скорби, заполнившей голубые еще в ту пору экраны. Не зря плакал мой неудачливый одноклассник. Спустя недолгое время продажные историки в очередной раз перекроили героическую летопись великой победы. Легендарный же начальник политотдела 18-й армии, добившийся решающего перелома в ходе Второй Мировой войны, был низведен до уровня обычного полковника, каковым, по утверждениям отдельных злопыхателей, воевавших в составе других многочисленных армий, в ту пору и являлся.

А ведь всего за каких-то полтора года до этого, точнее, ровно двадцать лет тому назад, Леонид Ильич был удостоен Ленинской премии в области литературы. Поводом для вручения единственной, наверно, не имевшейся у него, цацки послужила трехтомная эпопея, состоящая из той самой „Малой земли“, „Возрождения“ и „Целины“, поднятой так, что Шолохову и не снилось. Произведения, надо признаться, были сильные. Имена подлинных авторов в выходных данных, правда, не значились, однако для людей сведущих не было секретом, что в грандиозном предприятии активно поучаствовали, например, Аркадий Сахнин и золотое перо некогда либеральных „Известий“ Анатолий Аграновский. Не стал бы сильно иронизировать по его адресу — отказ от приглашения к почетному сотрудничеству был в то время куда более чреват, чем сегодня. Золотой дождь на невольников бесчестья также не пролился, поскольку подневольный труд рассматривался как партийное поручение. Зато в большом плюсе оказалась Первая образцовая типография, завалившая одну шестую суши своей продукцией — от тайги до, практически, Британских морей. Тошнее всего пришлось населению. „Малая земля-ааа, священная-ааа земля-аааа“ — надрывался несколько лет на всю страну не помню кто в финском темно-сером костюме, и в любых количествах поглощенная водка не в силах была принести желанного забвения.

Не знаю, ждет ли нас в обозримом будущем всероссийская премьера путинских мемуаров. Недавно изданная „Вагриусом“ книжка не дает, по крайне мере пока, оснований для подобного утверждения. С ее страниц предстает неяркий, хотя вполне адекватный, товарищ с отменной реакцией, скромным обаянием и внятной, не в политическом, правда, плане, лексикой. Удовольствуется ли он уже имеющейся у него профессиональной легендой или захочет задним числом создать новую, покажет будущее. А в заключение предлагаю окинуть затуманенным взором наше героическое прошлое.

Гуляли мы по высшей мерке,
Ничто нам было нипочем,
Взлетали в небо фейерверки,
Лилось шампанское ручьем.

Какое время было, блин!
Какие люди были, что ты!
О них не сложено былин,
Зато остались анекдоты.

Какой вокруг расцвел дизайн,
Какие оперы лабали,
Каких нам ни открылось тайн,
Какие нам открылись дали.

Какие мощные умы
Торили путь каким идеям.
А что теперь имеем мы?
А ничего мы не имеем.