Был когда-то я вольным поэтом,
Озаренным божественным светом,
И о том рассуждал, и об этом,
Не отказывал сердцу ни в чем.
От суровых властей не завися,
Поднимался я в горние выси,
И прекрасные песни лилися
Из меня сладкозвучным ручьем.

Но иная эпоха настала,
И, презренного жаждя металла,
Я на службу пошел к капиталу
И наймитом Гусинского стал.
Правдоруба напяливши маску,
Я писал под чужую указку,
Не жалеючи черную краску,
На родную страну клеветал.

Клеветал, доложу вам, неплохо.
Но настала иная эпоха,
И волшебною палочкой Коха
Я пониже спины получил.
Объяснив, что пришли мы в упадок,
Сорняки он повыдергивал с грядок
И навел в огороде порядок,
Но куда-то потом соскочил.

Чтоб совсем на бобах не остаться,
Вновь решил я кому-то продаться.
Ничего не поделаешь, братцы,
С голодухи уж слабость в ногах.
Не податься ли, думаю, с горя,
На канал к Березовскому Боре,
Хоть и пишут о нем на заборе,
Но какой все ж ни есть олигарх.

Шапок оземь мы с ним не бросали,
Сразу кровью контракт подписали,
Там порядок такой на канале,
Объясненья ему не ищи,
И, не дав докурить сигарету,
Проводил до дверей кабинета.
Есть вопросы? Надеюсь, что нету.
Ну отлично. Иди клевещи.

И на новом работая месте,
Я, в привычном погрязнув бесчестьи,
Клеветал с Шендеровичем вместе,
Что ни попадя разом черня.
И притерся уж к новому стойлу,
И привык уже к новому пойлу,
Но взбрело тут намедни Лукойлу
Без кормушки оставить меня.

В их делах разбираюсь я слабо,
У меня поскромнее масштабы,
Были только бы бабки да бабы,
Остальное ходи все конем.
Я не знаю, что даже такое —
Это самое Оле Лукое,
Пусть оставит поэта в покое,
Пусть навеки забудет о нем.